Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга первая - Александр Бушков

С любопытством глянув на нее, д’Артаньян осведомился:

– Дитя мое, уж не хочешь ли ты сказать, что я с первой же встречи произвел на тебя неизгладимое впечатление? Нет, это за мной водится, конечно, чего уж там…

Длиннющие ресницы порхнули, как бабочки на цветущих лугах Гаскони, а взгляд зеленых пикардийских глаз был определенно кокетливым:

– По-моему, вы хороший человек, сударь…

– И почему же?

– Вы не нахальничаете, вот что, – расхрабрилась Кати. – У вас есть уважение к бедной девушке…

"Ба! – сказал себе д’Артаньян. – Уж не втюрилось ли, вульгарно говоря, в меня это цветущее дитя Пикардии? Мелочь вроде бы, а приятно, черт побери! Давно в меня никто не втюривался после той давней истории с крошкой Эжени…"

– Откровенно говоря, ты мне понравилась с первого взгляда, – сказал он, в общем, чистую правду (особенно если вспомнить, в каком виде гасконец ее наблюдал в дырочку, чуть ли не купающаяся нимфа…).

– Вы мне тоже, сударь… – опустив глаза, созналось юное создание. "Решено, – подумал д’Артаньян. – Нужно во что бы то ни стало спасти это очаровательное и восторженное создание от объятий герцогини, и как можно скорее…"

– Ты запомнила адрес?

– Конечно, сударь… Могильщиков, одиннадцать.

– Можешь быть уверена, что там тебя встретят со всем дружелюбием, – заверил д’Артаньян, вновь привлекая ее к себе.

И тут же отпрянул, разжав объятия: в дверях показалась очаровательная герцогиня Мари де Шеврез де Роган-Монбазон, супруга одного из виднейших сановников королевства, подруга, наперсница и, как негаданно оказалось, еще и любовница королевы Франции (интересно, а об этом пикантном факте известно ли кардиналу, которому, по слухам, должно быть известно все на этом свете и даже немножечко больше?).

Она вошла величественно, во всем блеске горделивой осанки, молодости и красоты, подкрепленных сиянием драгоценных камней и роскошью платья. Как ни прискорбно об этом упоминать, но при виде сей очаровательной дамы у д’Артаньяна моментально вылетела из головы пикардийская простушка, и он уставился на герцогиню, пораженный.

– Идите, Кати, – ангельским голосом распорядилась герцогиня. – Итак, любезный Арамис, мы, наконец, встретились после всех этих писем, после того, как мне все уши прожужжали о ваших пылких чувствах ко мне… Что же вы так долго медлили, глупый? По-моему, я никогда не давала поводов зачислять меня в монашки… Особенно когда речь идет о столь храбром, видном и прославленном дворянине, как вы… Ну почему вы так долго медлили, гадкий?

Д’Артаньян, откашлявшись, хрипло сказал:

– Тысяча извинений, герцогиня… Королевская служба, да вдобавок дуэли… В Париже развелось столько нахалов, что порой невозможно спокойно пройтись по улицам – пока доберешься из Сен-Жермена в кварталы Сен-Оноре, по пути придется проучить не одного задиру…

– Я слышала, что в последний раз вам не особенно повезло?

– Это случайность, милая Мари, – сказал д’Артаньян поспешно.

– Ну разумеется. Этому проклятому беарнцу попросту повезло… Но вы его еще убьете, я не сомневаюсь!

– На части разрублю! – грозно пообещал д’Артаньян. – И каждый кусочек проткну по отдельности!

– Странно, – сказала герцогиня в некоторой задумчивости. – Мне вдруг показалось, что у вас у самого гасконский выговор… Хотя вы ведь родом из Оверни?

– Из Лимузена, – браво солгал д’Артаньян, слегка встревожившись, хотя на деле представления не имел, из каких мест происходит этот чертов Арамис. – Наш выговор так напоминает гасконский, что путают очень и очень многие…

– Да, должно быть… – безмятежно сказала герцогиня, улыбаясь ему. – Я никогда не была сильна в географии и окраинных наречиях, просто отчего-то показалось вдруг, что выговор у вас гасконский… Оставим эти пустяки.

– Охотно, – сказал д’Артаньян, и сам страстно желавший любой ценой увести разговор от опасной темы. – Не удручайтесь незнанием географии, герцогиня, к чему ее знать дворянам, если есть кучера? Они всюду довезут… Есть вещи, в коих вы несравненно более сильны…

– Вы полагаете? – прищурилась герцогиня, улыбаясь ему нежно и загадочно, ухитряясь одновременно выглядеть наивной и искушенной покорительницей сердец (один бог ведает, как женщинам удается эти несовместимые крайности совмещать, но ведь удается же блестяще!). —И в чем же я сильна, по вашему мнению?

– В несомненном искусстве одним своим появлением разбивать сердца, – сказал д’Артаньян с воодушевлением.

Он уже совершенно успокоился – видел по поведению герцогини, что она не узнает в нем нескладного юнца из Менга, виденного мельком, искренне принимает за Арамиса.

– Бедный… – протянула герцогиня с видом чрезвычайно наивным и в то же время соблазнительным. – Неужели я, плутовка, не ведая того, разбила ваше бедное сердечко?

– С той минуты, как я увидел вас впервые…

– И где же, шевалье? Женщины – существа впечатлительные, им приятно слышать такие подробности…

Хорошо ей было требовать! А вот д’Артаньян при всей своей изворотливости оказался, пусть и в переносном смысле, приперт к стене: что, если Арамис, чтоб его черти взяли, по примеру иных влюбленных в письмах к предмету своей страсти подробнейшим образом описывал свои переживания? И упомянул-таки, где увидел герцогиню впервые? И если сейчас д’Артаньян назовет совершенно другое место и время…

Он все-таки отыскал выход. Сказал многозначительно, пожирая ее восхищенным взглядом:

– Вы сами прекрасно помните, герцогиня, что же мучаете меня и требуете глупых подробностей? Какое они имеют значение теперь, когда вы ответили, наконец, на мои чувства…

И, рассудив, что каши маслом не испортишь, он шагнул вперед с явным и недвусмысленным намерением заключить герцогиню в объятия – для чего ему вовсе не пришлось делать над собой усилие. Неисповедимы пути мужской логики – и д’Артаньян даже после подсмотренных им забав герцогини со служанкой чувствовал к красавице Мари не менее сильное, чем прежде, влечение – а то и более разгоревшееся. Было в этом чувстве что-то от странной, опасной, безумной и чуточку извращенной тяги броситься головой вниз в бездну, которая порой охватывает человека, поднявшегося на вершину башни или горы…

Сейчас, глядя в глубокие карие глаза, д’Артаньян вспомнил это чувство, иногда охватывавшее его на гасконских горных кручах…

Красавица проворно вырвалась из его объятий, так и не сомкнувшихся. Встав в сторонке с видом смиренницы, она погрозила пальцем.

– Милый Арамис, вы торопите события…

– Мари, – сказал д’Артаньян, ничуть не играя. – Я без ума от вас, и мои чувства отчаянно ищут выхода, ответа…

– Арамис, разве я пригласила бы вас сама, если бы не намеревалась ответить на ваши чувства должным образом?

– Тогда…

Герцогиня подошла к нему вплотную, глядя снизу вверх. Ее обрамленное черными вьющимися волосами личико было прекрасно, как пламя, а карие глаза в полумраке гостиной казались бездонными.

– Подождите минуту, Арамис, – сказала она так серьезно и строго, что руки д’Артаньяна опустились сами собой. – Всему свой черед. Я нынче же ночью отвечу на ваши чувства… но давайте сначала поговорим о делах. Чувственные узы только тогда крепки, когда к ним примешано еще и общее дело… Вы согласны?

– Безусловно.

– Я навела о вас справки, любезный Арамис, – сказала герцогиня столь же серьезно. – И узнала больше, чем вы сами о себе знаете… Вы – младший сын из небогатой, пусть и родовитой фамилии. Одно время вы даже собирались стать духовным лицом, потому что тогда вам казалось, будто это наилучший способ сделать быструю карьеру. Но потом вы поняли, что на этом пути протекция и покровители не менее важны, чем на военной или государственной службе. И поскольку у вас не было ни первого, ни второго, вы отбросили мысли о сутане и благодаря ходатайству дальнего родственника были зачислены в королевские мушкетеры. Вы, бесспорно, умны. И очень быстро поняли, что снова оказались в тупике: даже при добром расположении к вам де Тревиля много времени пройдет, прежде чем вы станете чем-то большим, нежели теперь… У вас есть только ваша шпага, нерегулярно выплачиваемое жалованье… и яростное стремление воспользоваться первым же счастливым случаем, способным вознести высоко. Но как раз случая-то и не подворачивается… Я правильно излагаю?

– Абсолютно, – сказал д’Артаньян совершенно искренне – потому что все сказанное ею об Арамисе в точности подходило к нему самому.

– Мне известно, что вы не раз выражали вслух желание… о нет, не продать душу дьяволу, до этого пока не дошло, к счастью… но вы полны решимости поставить все на карту. Рискнуть по-крупному всем, что имеете, включая жизнь, лишь бы вырваться из нынешнего своего унылого состояния… Я права?

– Совершенно, – сказал д’Артаньян. И это тоже в полной мере относилось к нему самому.